Владимир Николаевич Пахомов
Всеволод Бобров – гений прорыва
80-летию со дня рождения Всеволода Боброва посвящается
«На поле памяти народной»
Когда не стало Всеволода Боброва, в некрологе, опубликованном в «Советском спорте», были поэтические строчки, принадлежавшие перу Евгения Евтушенко. Они впервые увидели свет за 10 лет до смерти Боброва на страницах еженедельника «Футбол-Хоккей»:
«Он был из числа тех спортсменов, о которых складывают легенды», – писал «Советский спорт», сообщая о его смерти.
Некоторые цифры весьма красноречиво напоминают, как играл В. Бобров. В 1950 году, играя за ВВС, он забросил в ворота ленинградского «Динамо» 8 шайб, а спустя сезон в одной из игр с той же командой – 10. Во встрече второго круга чемпионата СССР 1949 года с московским «Спартаком» он забросил также 8 шайб, но подряд. Наверное, мог бы добиться в тот вечер и большего, но сказалась давняя травма: из-за нее после второго периода при счете 8:1 ему пришлось покинуть площадку (армейцы тогда победили со счетом 9:2).
В 115 матчах на первенство страны по футболу в 1945–1953 годах В. Бобров забил 97 мячей. В 17 матчах чемпионата 1948 года, принесшего армейцам в первенствах СССР третью победу подряд, на счету этого футболиста оказалось 23 гола. В среднем за встречу – это 1,35 мяча. И эти достижения пока не превзойдены.
За сборную СССР по футболу В. Бобров, будучи ее капитаном, сыграл на Олимпиаде 1952 года всего три раза и забил пять мячей. Нетрудно представить его среднюю результативность в каждой игре. Выше ее нет ни у кого из футболистов, приглашавшихся в главную команду страны!
– Всеволод был гений, – вспоминал однажды о Боброве замечательный футбольный тренер Борис Андреевич Аркадьев. – Я был влюблен в него, как институтка. Совершенная человеческая конструкция. Идеал двигательных навыков. Чудо мышечной координации. Он не думал, не знал, почему надо действовать так, а не иначе. То было наитие. Поистине Всеволод – всем володел. Ему не было равных не только в футболе и хоккее. Он впервые взял в руку ракетку для пинг-понга, и в тот же час ему не стало равных в пинг-понге.
Однажды к корту ЦДКА, где играли теннисисты, подошел Бобров. Он с интересом следил за поединком, а потом попросил разрешения Выйти на корт. И что же? Чуть ли не впервые в жизни стал играть на равных с известным теннисистом.
Примерно такая же история случилась в бассейне. Едва попав к ватерполистам, он повел себя среди них так, словно вода и мяч всегда были его стихией.
Известный тренер по фехтованию Виталий Аркадьев, подготовивший немало чемпионов СССР, Европы, мира, Олимпийских игр, брат близнец Бориса Андреевича, был убежден, что из Боброва вышел бы первоклассный фехтовальщик.
Дважды Герой Советского Союза Борис Волынов рассказывал мне, как однажды космонавты, находясь на отдыхе, увидели на Черном море воднолыжника, искусно мчавшегося за катером. Велико же было удивление Волынова и других летчиков-космонавтов, когда они узнали, что это – Бобров, которому тогда шел 48-й год.
«Бобров жил в спорте, как птица в воздухе» – афоризм Виталия Аркадьева, в 30-х работавшего футбольным тренером (занимался, например, с московской командой мастеров «Буревестник»).
Юрий Зерчанинов и Александр Нилин в книге «Лимит чистого времени» заметили, что общее представление о Боброве немедленно, с энергией сотни эпитетов, вложилось в необыкновенную емкость обыкновенного усечения фамилии до болельщицки-панибратского, однако возвышенного до истории – «Бобер». «И имя, присвоенное ему трибунами, мог вместить, выдохнув его из себя при высшем проявлении связанных с футболом эмоций, все свое знание об игре и самый неискушенный ценитель, и профан, неожиданно просвещенный, неожиданно посвященный в суть самим присутствием в мире Боброва – «Бобра», то есть».
Боброва любовно называли еще «Курносым», в основном за глаза, близкие друзья, кое-кто из партнеров. Известный хоккейный тренер Николай Эпштейн, через всю жизнь пронесший уважение к Боброву как к спортсмену, тренеру, да и просто как к человеку, произнося «Курносый», всегда заметно теплеет.
И все же «Бобер» прижился больше. Когда Всеволод перешел из одной команды Вооруженных Сил (ЦДКА) в другую (ВВС), то зрители, в те времена неодобрительно относившиеся к перемещениям игроков, особенно кумиров, для него не сделали исключения – его появление в форме спортсмена ВВС трибуны встречали, особенно поклонники хоккея, скандированием: «Боб-pa с по-ля! Боб-pa с по-ля!» И никто не кричал: «Курносого с поля!»
Родом из курносого детства
Антонина Михайловна Боброва, сестра Всеволода, убеждена, что всему хорошему ее младший брат обязан детству и юности, проведенному в Сестрорецке. Сам Всеволод ценил помощь, которую оказали ему в детстве отец и другие старшие члены славной рабочей семьи. Он нежно любил родителей, сестру, брата. Но никто никогда не слышал, чтобы Бобров повел разговор о роли семьи в своей жизни, или вдруг сказал бы, что воспитание спортсмена начинается в семье, ибо он никогда не произносил лозунгов, какими бы важными они ни были. Ему казалось, что даже самые правильные фразы в его устах могут выглядеть пустыми, заезженными. Он умел говорить без громких слов, и это позволяло ему, став тренером, доходить до сердца каждого спортсмена.
Отец Боброва – Михаил Андреевич, был потомственным рабочим на прославленном Путиловском заводе. Несколько раз участвовал в стачках, от призыва в царскую армию спасался дезертирством. В Петрограде встретил Октябрьскую революцию. Спустя два года по состоянию здоровья переехал в Подмосковье, вполне понятно, захватив семью. Но было не до лечения. По призыву столичного пролетариата Бобров отправился в Тамбовскую губернию заниматься продразверсткой.
Перефразируя поэта, можно сказать, что Бобровы учили революцию не по Гегелю. Дети слышали воспоминания родителей о революции, в их рассказах упоминались империалистическая и гражданская войны, разруха, голод, биржи труда, беспризорные, банда Антонова.
Однажды в Островку, это между Сасово и Моршанском, куда Бобровы приехали из Подмосковья, около двух часов дня ворвалась одна из антоновских банд. По малейшему неудовольствию чем-либо, по навету недовольных советской властью, напавшие могли убить каждого, кто попадал в поле зрения, не щадя ни женщин, ни детей. Среди погибших в тот день оказались добрые друзья Бобровых – бухгалтер с женой. Вся вина его была в том, что он вел строгий учет хлебу, отправлявшемуся по всей стране голодающим, в первую очередь детям.
Нетрудно представить, что ждало бы Лидию Дмитриевну с Тосей и Володей (Всеволод еще не родился), узнай головорезы, что привело ее мужа на Тамбовщину Едва антоновцы умчались из Островки, как Лидия Дмитриевна, подхватив детей, пошла в сторону Сасово. Испуганная, оказавшаяся свидетельницей чудовищного разгула бандитов, она стремилась как можно скорее оказаться под защитой советской власти, В пути мать с двумя детьми неожиданно увидела стремительно мчавшихся навстречу ей конников. Она понимала, что второй раз за короткое время судьбе не смилостивиться над ней, но всадники оказались красноармейцами, среди которых был и Михаил Андреевич. Узнав о появлении антоновцев, он, очень встревоженный за жизнь жены и детей, оставшихся в Островке, присоединился к конникам, которым было поручено восстановить порядок, нарушенный бандитами.
Позднее семью Боброва поселили в Моршанске, на окраине которого, неподалеку от лесопильного завода и детского приюта, на берегу Цны, и родился 1 декабря 1922 года Всеволод Бобров.
Из Моршанска Бобровы позднее переехали в Гатчину, потом на станцию Тайцы, а оттуда в Сестрорецк. Михаил Андреевич устроился электриком в один из санаториев, а позднее перешел на завод имени Воскова.
